Памяти всех, кто не дожил до свободы, посвящается
Автор: Альберт Немартов
Тема освобождения от отбывания наказания для нашего проекта не нова. Тюремная система обладает фантастической инертностью, и даже изменения, внесенные 03.02.2020 в постановление Правительства Российской Федерации от 6 февраля 2004 г. N 54 «О медицинском освидетельствовании осужденных, представляемых к освобождению от отбывания наказания в связи с болезнью«, вряд ли смогут изменить ситуацию с реальным освобождением тех, кто действительно болен, а не пытается использовать лазейку в законе для выхода на свободу.
Российский законодатель всегда оставлял тюремной системе люфт для обеспечения возможности как затягивания, так и принятия отрицательных решений в ситуациях, когда осужденный действительно серьезно болен, и по состоянию здоровья не может отбывать наказание в виде лишения свободы. Порядок, закрепленный в предыдущей редакции знаменитого Постановления №54, неоднократно подвергался критике, но ничего не менялось. Привычка видеть в каждом заболевшем лишь уголовника или, в лучшем случае, давшего врачам взятку, берет верх.
Само по себе положение ст. 81 Уголовного кодекса РФ — освобождение от наказания в связи с болезнью — изначально содержит даже не лазейку, а огромного размера проезд, через который по многополосной трассе улетают надежды смертельно больных. Филигранное владение законодателя юридической техникой позволяет судам поступать по стандарту, руководствуясь внутренними убеждениями. А происходит это из-за следующей формулировки ч. 2 ст. 81 УК РФ: «Лицо, заболевшее после совершения преступления иной тяжелой болезнью, препятствующей отбыванию наказания, может быть судом освобождено от отбывания наказания».
Может быть освобождено. А может и не быть. Вопрос, который возникает в данном случае, в конечном итоге приведет нас к дискуссии о смертной казни и о возможности принятия решения о лишении человека жизни по воле другого человека, которую не стоит разворачивать в данной статье. Однозначной причинно-следственной связи между тяжелым заболеванием, которое делает невозможным отбывание наказания, и продолжением отбывания наказания закон не устанавливает.
Более того, Верховный суд, в популярном у осужденных документе – Постановлении Пленума Верховного Суда РФ от 21 апреля 2009 г. N 8 «О судебной практике условно-досрочного освобождения от отбывания наказания, замены неотбытой части наказания более мягким видом наказания» (к слову, также уже нуждающемся в обновлении) — дает судам еще больше свободы. Рекомендуется при вынесении решения принимать во внимание не только факт наличия болезни, препятствующей дальнейшему отбыванию наказания, но и «иные обстоятельства, имеющие значение для разрешения ходатайства по существу».
При этом «иные обстоятельства» — это великая фраза, позволяющая суду ссылаться на абсолютно любые факты и мнения. Прокурор скажет, что осужденный еще не исправился, несмотря на болезнь. И это «иное обстоятельство» оставит человека умирать за решеткой.
Большой и несомненной победой стоит признать закрепление правительством жестких сроков по передаче документов, связанных с медицинским освидетельствованием. Ко всем участникам процесса применяется слово «должен». С момента получения начальником документов осужденного освидетельствование должно быть назначено и проведено в течение ограниченных сроков. Начальнику учреждения на передачу документов медикам отведен один рабочий день, медикам на назначение освидетельствования — еще десять, и не позднее, чем через десять рабочих дней осужденного освидетельствуют.
Уже видны возможные тонкие места. Первое: несмотря на исчерпывающий перечень документов, установленный в ч. 6. ст. 175 УИК РФ, начальнику всегда может чего-то не хватить. Второе: медикам вменено отсчитывать дни с момента получения документов. Никто не ограничивает начальника в способах их отправки. И временной разрыв между отправкой и получением документов тоже не добавит здоровья осужденному.
При видимой упорядоченности и прозрачности процедуры ключевым игроком в проведении освидетельствования по-прежнему является сама же служба исполнения наказаний. Это системная проблема. И только вынос за рамки тюремного ведомства всех без исключения вопросов здравоохранения может поспособствовать снижению смертности среди заключенных.
Поэтому, при очевидной попытке «гуманизации» наших законов и подзаконных актов, глобальных перемен от изменений Постановления №54 ждать не стоит.
Три истории из жизни.
Илья Муромец
Взрослый грузный дядька, с 15 годами срока, еле передвигающийся, дышащий как паровоз, с синеющими губами и серым землистым лицом, был певчим в храме. Пел дивно, если не задыхался. С собой у него всегда был арсенал лекарств. Как-то раз приехал начальник управления, высокопоставленный офицер, назначенный указом Президента, и с десятиэтажным матом принялся обшаривать карманы проходящих из храма зеков. Ну конечно, ведь именно за это ему платят из денег налогоплательщиков несколько сотен тысяч рублей в месяц, как же не показать всем свое величие. И случилось страшное. Из карманов Ильюшиной телогрейки, ладно скроенной из двух обычных, посыпались таблетки. Штук 50-60… Начальник взвыл от ярости. Местные менты побелели. Перетрясли санчасть, достали медкарту. Оказалось, что Илюшеньке положено в день 34 таблеточки и пара-тройка укольчиков. Причем все это за счет родственников — у тюрьмы и в помине не было таких лекарств. Так что у него был вполне законный двухдневный запас, который никоим образом не помогал от серьезных хронических заболеваний сердца и сосудов.
Илюшенька имел отличную поддержку с воли. Его родственники периодически посещали разных «звезд» с небосклона государственного принуждения и пытались Илюшеньку вытащить по болезни. Он не был здоров, но не умирал. Хотя все диагнозы, при которых нельзя отбывать наказание, были у него еще на воле, но это никого не волновало.
Усилия родных не пропали даром, Илюшеньку свозили на освидетельствование, но что-то там не подтвердили. Вызвали на место профессуру из Москвы. Доктор наук, в присутствии тюремных чинов и врачей, на пальцах, им объяснил, как и что. И диагноз подтвердил. Раздумья тюремной медицины были долгими.
Несколько раз богатырь катался то в больнички ФСИНа, то в областные, и даже в Москву. Тюремный доктор, который опровергал диагнозы московских профессоров, и его тюремно-медицинское начальство вылетели с работы после удачного визита родственников в генпрокуратуру и к директору ФСИН, но Илюшенька-то сидел… И сидел грустно, потому что больной был дюже. Петь он уже не мог, говорил сипло. В конце концов, необходимое заключение от врачей было получено и с ним пошли в суд «освобождаться» по болезни.
Суд, конечно, отказал. Илюшенька был нарушителем режима. Еще в СИЗО успел схватить выговор. Все обжалования прошли без результатов.
Но богатыри-то не сдаются! И вот Илюшенька вызвал на смертный бой тюремную систему еще раз. Система, конечно, не заметила дуновения ветра и смахнула писк Илюши в сторону. Медицинское освидетельствование, где были выявлены хронические болезни, оказалось просрочено. А вдруг прошло все за полгода?
Богатырские родственники впряглись за Илюшеньку вновь и свозили его в Москву (спецэтапом, за свой счет), где в больничке тюремной провели все исследования, закрепили инвалидность, прописали четко и понятно три диагноза из перечня того самого Постановления №54, и никто не был против.
Новый суд, поддержка от уполномоченного по правам человека, куча бумаг. И вновь отказ. Прокуратура ссылается на тяжесть преступления и большой неотбытый срок наказания. А богатырь все еще жив и даже сам ходит. В Москве все же и посытнее, и лекарства, и это не зона, а больница, и родня давит на все кнопки. Обжалование решения вновь не помогает, Верховный Суд не видит нарушений. Как же — особо тяжкое, большой срок. Нельзя отпускать. Зря сажали, что ли?
Илюша стал плохо ходить. Все больше лежал или сидел, жадно ловя воздух ртом. Сердце и сосуды в тюрьме нельзя вылечить. Искалечить — можно, а вылечить — нет. Илюше повезло. Он пока жив, благодаря родным, и сейчас снова в больничке в Москве. И сидеть уже недолго ему — лет пять или шесть всего. Но актировки не видать, как своих ушей. Он же не умирает.
Добрыня Никитич
Добрынюшка был настоящий богатырь, но в возрасте. Студенческие стройотряды, руководство серьезными промышленными объектами, Чернобыль. Опыт и мудрость читались в его окаймленных морщинками глазах, а руки были огромными и очень сильными. Добрыня критиковал молодых зеков, которые по велению администрации затевали стройки на собранные с зеков деньги, ни черта не смысля в этом. Всегда помогал и словом, и руками. Дед приехал ненадолго, лет на 5. Он был полон сил и энергии, которой делился. Но богатырское здоровье дало трещинку. Добрынюшка наплевал на таблеточки, назначенные ему приходящим с воли врачом. Как следствие — инсульт. Дед слег, вывалив язык и потеряв речь. Родня тут же побежала по инстанциям, и Добрыню за боевые заслуги представили к актировке, практически мгновенно. Недели за четыре или за пять. Это для тюрьмы как один миг. Пока сердобольные зеки помогали престарелому богатырю, таская его на себе по нужде и на капельницы, дело собрали и даже отправили в суд.
Но богатырская доля оказалось тяжелее. Капельницы и зековский уход не помогли Добрыне, его вновь разбил инсульт. И тут богатырь был в сознании, но уже в угасающем. Администрация, после длительных консультаций с начальством (еще пара недель) решилась вывезти полуживого старика в больницу. К сожалению, до суда Добрыня не дожил. Мы даже не знаем точно, доехал ли он до больницы. Богатырь покинул тюрьму живым… Но до свободы не дотянул.
Алеша Попович
Алеша сидит за убийство. Десятка строгого. Он слепой на 98%. Одним глазом он может различать только свет и тьму. История его слепоты была темна и непонятна, но глубокое психическое расстройство и общий внешний вид выдавали в нем породистого потомственного алкоголика. Причем далеко не в первом поколении.
Алешенька любил побиться головушкой об стенку, монотонно бубня что-то, забыться, застыв в странной позе на полдня или просто заснуть на лавочке перед бараком. Богатырское здоровье ездил он поправлять в разные тюремные больнички. В одной из них попался доктор, который написал в его карте, что Алешенька слеп на почти 100% и страдает затяжным психическим расстройством с тяжелыми стойкими, или часто обостряющимися, болезненными проявлениями, которые не позволяют заболевшему осознавать фактический характер и общественную опасность своих действий (бездействия) либо руководить ими. Все это было честно, поскольку Алешенька в больничке был чрезмерно активен, разбивал голову об стену через день и вел себя в целом буйно. А дядя-психиатр был прежде всего врачом. А лишь потом, случайно, офицером ФСИН (а может, и вовсе не был сотрудником системы).
И эта запись в карте была роковой врачебной ошибкой. Потому, что платить за нее пришлось несчастным сотрудникам здравпункта зоны. Санчасть-то вместе со стационаром, по причине полного отсутствия персонала, закрыли. И две престарелые «фельдшерихи», ветераны ФСИН и трех войн, уныло раздавали таблетки и требовали от зеков найти кого-то из очереди, кто сможет попасть в вену заболевшему наркоману. На большее их не хватало. Но тут такое дело — привезли убогого слепенького, и с таким диагнозом, при котором надо освобождать, из «того самого» перечня. Да и прокуратура как-то некстати проверять начала всю медицину (когда Илюшенькины родственники посекли головушки медицинскому начальству). Пришлось инициировать процедуру освидетельствования Алешеньки.
Алешенька тем временем загорал на лавочке, получал духовную пищу в храме и преспокойно пил чифирь, и курил сигаретки с общего. Все же он действительно ничего не видел. И как считали все зеки, не косил, и был на всю голову ненормальным.
Надо сказать, медицина в случае с Алешенькой не упиралась. Собрали комиссию, выписали диагноз. Аж целых два, причем слепота у него была уже лет 10–15 к моменту осуждения, да и на воле он тоже состоял на учете в психдиспансере и был частым гостем в психиатрической лечебнице. Алешенька не всегда помнил, кто с ним разговаривал и о чем, но вездесущие зеки сообщали ему о каждом изменении статуса его дела, об актировке, пророча скорую золотую волюшку.
Честно говоря, Алешенька, как человек, не способный прожить без посторонней помощи, инвалид первой группы, наглухо отмороженный, вызывающий жалость и желание взять его под руку и проводить через безбарьерную среду лестниц, решеток и вахт в храм, был на вид здоров как бык. Поскольку дух его витал в заоблачных высях, тело жило вполне себе неплохо. Ну по тюремным меркам, точно богатырь. Но в реальности — слеп и безумен.
Дело близилось к суду. Алешенька, не вполне понимая, какое сегодня число и какой месяц, был препровожден в помещение для видеоконференций, где поговорил с судьей, прокурором и представителями колонии и даже медиками. Суд отказал Алешеньке, ссылаясь на то, что его один раз уже освобождали от наказания в связи со слепотой. Это было открытием для всех.
Оказалось, что Алешенька-то убийца-рецидивист. Он уже порешил кого-то в пьяном богатырском бою, но счастливо избежал посадки по причине той самой слепоты сколько-то лет назад. А зрения богатырь лишился в битве с метиловым спиртом, который одолел Алешеньку в юном возрасте.
Наступает весна, Алешеньку выводят под ручки посидеть на солнышке у инвалидного барака, приносят чифирь, сигарет. Алешенька ждет, когда его выпустят по звонку, чтобы снова приехать домой, спокойно выпить. И может кого-то еще раз убить или покалечить. Ну, посидит еще на лавочке…
Богатыря совершенно не жаль, неясно лишь одно, как в первый раз его не решились принудительно полечить, и как во второй раз суд решил, что ему надо «исправляться»? Откуда уверенность судьи в том, что надо исправлять, а не лечить? Судья готов нести ответственность за последствия, когда Алешенька освободится?
Подобные судебные решения наносят реальный вред обществу под соусом «защиты общественных интересов». Алешенька скоро выйдет, не прозреет, не выздоровеет. Пить не прекратит. А убивать …
Я провел в зоне больше семи лет. За это время по состоянию здоровья освободили только четверых. Трое умерли в течение нескольких недель после освобождения. Четвертый, по слухам, победил болезнь и жив до сих пор. Многие не дожили до суда или до освидетельствования, просто не успели или у них не было родственников, которые могли бы заставить тюремную медицину обратить внимание на осужденного.
Каждый такой случай — это битва умирающего человека с реальным богатырем. Битва с той системой, которая не хочет признавать за осужденными права на жизнь, позволяя судам, при решении вопроса об освобождении по состоянию здоровья неизлечимо и смертельно больных людей, принимать во внимание любые «иные обстоятельства», кроме наличия заболевания.
