Родина нашего страха
«Колыма — родина нашего страха». Именно с таким названием вышел новый документальный фильм Юрия Дудя. Ощущение холода, вот что удалось передать создателям фильма. И это ключевой момент в истории лагерей, и в целом в истории наказания в нашей стране.
Холод экзистенциальный, холод от которого стынет в жилах кровь, и холод буквальный — с ветром и снегом, с низкой температурой, холод который отнимает здоровье. Вот две стороны одного испытания, которое характерно для лагерей в России. Испытание холодом. Если бы не было Колымы, то ее, наверное, стоило бы придумать. Или, если бы на Колыме не нашли олово, золото и металлы — то нашлись бы десятки других причин построить систему лагерей именно в этом крае вечной мерзлоты.
Колыма — это концентрированный холод. Испытание, доведенное до предела. Вечный холод без всякой надежды на оттепель. Символично что «большой террор» 1937-38 годов напрямую связан с Колымой. «Путевка в один конец» — как любят говорить сами зэки. Возможно, каким-то чудом заключенный оставался жив и относительно здоров после Колымы, но ни у кого не было шансов избежать психологической ломки. Прежняя жизнь, воспитание, убеждения и принципы — все идет на слом после испытания вечным холодом. Нет никаких шансов, что когда-либо жизнь «наладится» и «станет прежней».
Наравне с искусственным голодом, холод стал лучшей воспитательной мерой советского режима по созданию нового человека. Эксперимент, равного которому никогда не было в новой истории, в сравнении с которым любые революции с их великими трансформациями (даже французская революция 1789 г.) меркнут.
Сибирский холод
Надо сказать, что холод как воспитательная мера не был придуман исключительно в советское время. Его практиковали и в царское время. А именно ссылкой и каторгой в Сибирь.
Сибирь к началу XX века уже была символом наказания, «вечной каторгой» для всех недовольных. «Бунтарский» XVII век, русское сектантство и старообрядчество, восстание Пугачева, свободолюбивое казачество, декабристы и народники-социалисты — все это было вырвано с корнями и отброшено от центра российского государства в пространство вечного холода — Сибирь. Мрамор имперского Петербурга напоминал лед. Без сибирского холода и льда не было бы блистательной Империи.
Сибирь это ломка. Жесткая воспитательная мера. Само вынужденное пребывание в Сибири для борцов с самодержавием связано с горестным разочарованием в прежних воззрениях. В Сибири для многих наступает отрезвление. Реальность значительно отличается от идеальных представлений. Особенная горечь и великое разочарование чувствуется в воспоминаниях декабристов. Спустя полстолетия, семена этого разочарования ярко расцветут в таком явлении как нигилизм. Декабристы наивно и свято верили в русский народ, в поддержку своего восстания. Дворяне-декабристы, променяв принцип слепого подчинения и долга династии, на жизнь во имя народа, — по факту были первыми русскими националистами.
Декабрист Поджио Осип Викторович пишет в воспоминаниях: «Странное в жизни народной явление! Русский так напуган, так раболепен, что всякое изменение он толкует к худшему. Привычка к горькой доле служит ему условием жизни, так точно, как мне однажды свыкнувшись со своим казематом, я опасался всякого перемещения и просил не разлучать меня со своими дверьми под замком и с тусклым моим окном за железной решеткой! Так именно и ложился русский мужичок под влиянием и законов, и долгого времени. По весьма неестественному свойству забитого раба или по недоверию к каким бы то ни было улучшениям в его быте, дело в том, что причины эти, взятые вместе, всегда поясняли сопротивления, которыми крестьяне встречали всякое нововведение. Где бы не возникали бунты на Руси, как теперь, так и тогда, бунт этот, как верно очертил его Герцен, «бунт на коленях«, всегда был следствием не столько нарушением несуществующих прав, как нарушением сложившегося временного общественного их быта. Ни один из этих бунтов не выражал какое-то самопроизвольное стремление к такой или другой цели; нет, это та русская на время настойчивость постоять за себя и на своем!».
Холод сегодня
Есть память поколений. И в ней, безусловно, осталась эта вечная мерзлота, — священная скрепа российской государственности. Как только она оттает, то русские просто разбегутся. На этот раз не по окраинам Империи, а по всему миру. Благо новый мир не имеет прежних ограничений, и открывает огромные возможности.
Вся беда лишь в том, что пытки холодом никуда не делись. Пенитенциарная система в России практикует пытки холодом. Именно пытки.
С одной стороны, речь идет об отсутствии элементарных коммунальных благ для заключенных. Необходимым питанием, одеждой и надлежащей температурой в жилых помещениях обеспечена лишь малая часть заключенных. Зимние температуры ниже -25 градусов являются обычным стандартом для многих регионов России. Самые крупные управления ФСИН расположены по традиции в Сибири. К этому стоит прибавить отсутствие горячей воды в принципе. Также в колониях исключено использовать иные источники тепла (плитки и обогреватели запрещены).
Помимо этого, практикуются условия создания искусственного холода, — как для отдельной категории заключенных (например, отряды ОСУОН для злостных нарушителей режима), так и, для отдельных личностей неугодных администрации.
В последнем случае, чаще всего речь идет об отдельных камерах в карцере (штрафной изолятор), — без окон, и без отопления, с бетонными полами и стенами. Так называемые холодильники. Сколько бы я не общался с бывшими заключенными, всегда слышал о наличии таких камер в любой колонии.
Мой опыт борьбы с холодом
В штрафной изолятор я попал после написанной на сотрудника отдела безопасности Саяна Галсановича Галсанова (прозвище среди заключенных «Козырек», работает и поныне) жалобы, которая «ушла» в прокуратуру и в ГосДуму, минуя канцелярию учреждения. Данный сотрудник практически каждую свою смену либо избивал, либо провоцировал заключенных оскорблениями. В моем случае обошлось легкими побоями и стандартным набором угроз. Однако, оставлять это я не стал, иначе бы подобные практики в отношении меня стали бы регулярными.
Две недели содержания в холодной камере штрафного изолятора в родном мне ФКУ ИК-8 (г. Улан-Удэ, Бурятия), обошлись мне потерей 3 зубов. Коренные зубы просто раскрошились в мелкие кусочки, и выпали словно молочные. Дело было ранней весной. В «холодильнике» я весь день ходил взад-вперед по отмеренным мне 4 метрам. Отжимался. Раздевался и растирался мокрым полотенцем. Мелкая дрожь не оставляла меня никогда. После отбоя я засыпал лишь на пару часов. И просыпался от холода после полуночи, когда температура на улице понижалась до -10, а в «моем холодильнике» становилась «около ноля». Казалось, что от постоянного мышечного напряжения (единственный источник тепла) остановится сердце. Использовать термобелье, или какое-либо белье дополнительно к тонкой и искусственно-стеклянной робе администрация не разрешала.
Данная камера «холодильник» была одиночной, и чаще всего пустовала. В нее помещали исключительно провинившихся перед администрацией заключенных. Как правило, это были заключенные «посмевшие жаловаться» на руководство или сотрудников колонии. Помню несколько случаев пьянства и последующего оскорбления кого-либо из сотрудников. Знаю людей, которые провели в этой камере больше месяца. Но, даже имея железное здоровье, нельзя пройти испытание холодом без последствий.
Для меня это — потерянные зубы, и боли в суставах. И, конечно же, страх. Холод российских тюрем и лагерей невозможно забыть.
Виктор Васильев, аспирант экономического факультета МГУ им. Ломоносова, бывший заключенный ИК-8 ФСИН Республики Бурятия
