Первое время быт — это и есть досуг. Все твое свободное время занимает налаживание быта. В камере нет ничего из того, к чему привыкла современная женщина: нет стиральной машины, нет фена, чтобы посушить волосы, нет утюгов, нет ни прокладок, ни салфеток, ни косметики — не то что декоративной, а простого крема для лица. Только кружка и ложка казенные. Мужикам еще выдают миски (шленки), а бабам — нет, видимо ввиду их бурной кулинарной деятельности. Готовить запрещено.
Фактически заключенную женщину лишают всех ее женских навыков, и если ты не будешь сопротивляться, пытаясь сохранить себя, как личность, то они в конце концов исчезнут. Женщина же хранительница очага, уюта, это домашняя работа, уход за детьми. Но ты попадаешь в тюрьму и все, что ты как женщина должна делать, оказывается страшным нарушением, за которое могут впаять рапорт. Заниматься рукоделием тоже запрещено, хотя старожилы рассказывали, что когда-то давали спицы и шерсть.
Сидишь на нарах и читаешь тюремные книжки из библиотеки. 80 процентов это дешевое бульварное чтиво типа Дарьи Донцовой, ну или тяжелая классика вроде Достоевского, которая в тебя не очень влезает: у тебя сейчас жизнь — свое “Преступление и наказание”, не до Достоевского. Качественные книги в тюрьму попадают — самое действенное — через заказ на OZONе. Если хорошая старшая и если есть читающие девушки (в основном это 159-ые), то в камере будет своя “библиотека” — у нас это были полученные через OZON или каким иным путем, книги. Конечно это из разряда «не положено», но лучше книги, чем драки, ЧП.
Но женщина все равно остается женщиной, и вопреки всему находит как заняться тем, что ей близко.
Из одноразового станка для бритья вынимают лезвие и им нарезают лентами пакеты для мусора. Администрация знает, что мы нарезаем пакеты, но если потом эту бритву выбросить в мусор, то они закроют глаза, а вот если себе оставить, а они найдут — будет нарушение.
И вот из этих полосок с помощью зубной щетки, которая выполняет роль крючка, вяжут косметички (у зубной щетки обламывают кусок со щетиной, а кончик подтачивают). Получаются маленькие сумочки для “мыльно-рыльных” принадлежностей. В них бывает два, а то и три четыре отделения — одно для шампуней, другое для скрабов, третье для мыла разного, для всего есть свои кармашки. На что фантазии хватает.
После сумочек идут пенальчики для ручек. Женщина все равно остается женщиной и хочет окружить себя красивыми предметами. Одна сокамерница — она у нас лет пять просидела — коллекционировала шариковые ручки, и за эти пять лет каких только у нее не было: и пластмассовые, и металлические, что по себе уже нарушение.
Вот кто уезжает на этап и оставляет камере лишние вещи (подробнее о том, как подготовиться к этапу в женскую колонии читайте в материале “Этап в женскую колонию: как к нему готовиться и чего ожидать») — в том числе бывают шерстяные вещи. И вот умельцы начинают эти вещи распускать, и образуется пряжа. Из нее будут вязать нужные изделия: варежки, носки, какие-то безумные гетры с разными рисунками. У меня до сих пор они сохранились — и те, что связали мне, и те, что я связала потом сама.
И, наконец, самый шик — вяжутся пледы. В камере чувствуешь постоянный холод — и от нервов, и потому что реально очень холодно. А казенные одеяла обладает такой особенностью: они не греют, а, наоборот, холодят. Под этими одеялами никто и так спать не будет, будут скорее спать в верхней одежде, сама спала под тремя куртками. А спать под связанным пледом — другое дело, можно хоть немного согреться.
Как-то уже после освобождения увидела в “Комсомольской правде” рекламу “эпиляции по тибетской методике с помощью нитки” и долго смеялась. Да этой “тибетской методикой” владеет каждая вторая девочка в Шестом СИЗО! Щипцов и пинцетов нет — они запрещены — так делают ниткой, причем очень профессионально: хочешь брови, хочешь — зону бикини. Расплачиваешься сигаретами, сейчас уже не помню сколько точно, в среднем услуга пачку стоит. За дежурство (чтобы вместо тебя день отдежурили по камере) две платили.
Такое количество рецептов натуральной косметики по уходу за лицом и телом, как в Шестом СИЗО я нигде не встречала. Вот к примеру, кофе (специальный заварной, не растворимый) в чашке завариваешь, выпиваешь, а оставшуюся гущу смешиваешь с солью, добавляешь туда шампунь-гель, чтобы запах был хороший — и получается супер скраб. Мы натирали все с ног до головы, и кожа была после этого просто изумительная. И еще: нигде не получишь такого профессионального массажа, как в тюрьме!
Ну и готовка еды. Убить это в женщине невозможно. Торты из печенья. Чернослив, фаршированный грецкими орехами с сыром и беконом. У нас был в камере такой странный прибор: холодильник, который в другом режиме мог давать температуру 60 градусов. Остался от кого-то по наследству. Вот в нем готовили это блюдо на Новый год — “Чернослив в кафтанчике” называлось. Тогда уже можно было купить через столовую красную икру, оливки. Вообще у нас приличный стол был.
Праздники у нас никто не любил. В рабочие дни хоть какая-то движуха: кого-то к адвокату вызовут, кого-то на свидание, кого-то на допрос. А в праздники ничего не происходит. И если каждый будний день в СИЗО это день сурка, то праздничный день — день мертвого сурка.
Помню, как мы на Новый год сценарий написали, по ролям разыграли, с шутками, прибаутками, всем было весело. Вот захотели такое представление сделать и сделали: вот мы какие, творцы своего счастья! Но потом, после отбоя — в новогоднюю ночь его продлили с десяти вечера как обычно до полдвенадцатого — все разбрелись по своим кроватям, и я смотрю: одна легла и плачет в подушку, другая пошла плакать. Все рыдают, потому что осознали, что впереди эти длинные новогодние праздники — дни мертвого сурка. Там все очень близко между смехом и слезами.
Инна Бажибина
